Муштра вместо флирта («Focus», Германия):
«В дальневосточном Хабаровске военные нацелились на популярного телеведущего. Этот 22-летний парень не принимал никакую почту, а если подтверждения о получении извещения о призыве нет, то он, призыв, не имеет законной силы. Охрана его телеканала милицию в здание не пускала. Но вот однажды журналисту позвонил неизвестный и предложил встретиться, чтобы передать сенсационный разоблачительный материал — но ‘без свидетелей и телефона’. Молодой человек с этой встречи не вернулся — вместо информации он получил наручники, а затем и армейский паек.»
Что примечательно — с точки зрения авторов статьи бегать от военкоматчиков вроде как и не зазорно п олучается. А вот обманом вручить повестку — это да, это грубое попирание законности…
Впрочем, я сам тоже хорош. Никакого так называемого «морального права» осуждать уклонистов я вроде как и не имею. Ну, косят — и на здоровье. Тем более что я и сам в чем-то уклонист. Уклонялся я положенные десять лет, от семнадцати до двадцати семи. Из них три месяца — незаконно. Попутно приобрел уникальный опыт и изучил проблему уклонения от армии буквально со всех сторон и во всех амплуа. Сейчас расскажу.
Ну, началось мое уклонение, как и положено, с военной кафедры. На которую я проходил ровно три занятия. На втором из которых меня и еще двоих сокурсников отправили стричься. Зато дали разобрать автомат, так что кое-чему я там все же научился. Но не ходить «на войну» оказалось выгоднее: появлялся лишний выходной в неделю. Так что я, сказавшись пацифистом, на кафедру, разумеется, забил. Отчислили меня с нее официально чуть ли не через два года, кстати.
Но универ подошел к концу и проблема откоса вновь передо мной встала. Я съездил на родину и поинтересовался вопросом трудоустройства следователем в прокуратуру. И мне довольно сильно повезло: как раз в нашей прокуратуре это место было свободно. Соответственно, после собеседования с прокурором я и был туда оформлен. Это, кстати, удобнее, когда работник не думает, где ему жить и прочей подобной фигне: в одном из районов свеженанятый следователь как-то не нашел квартиры или комнаты, и жил прямо в прокуратуре, на раскладушке спал… Нормально так.
В общем, я таким образом получил совершенно легальную отсрочку от армии. И уехал в универ доучиваться, госэкзамены сдавать. Но медкомиссию пройти мне все-таки пришлось: когда пришел подписывать обходной лист, меня таки туда отправили. Естественно, признали годным и вручили повестку. Пришлось звонить матери, чтобы взяла справку, где я работаю, и кем. Я ее принес в военкомат, дядя военный ее сунул в «личное дело», поставил мне штамп об откреплении и я поехал трудиться. Моя эпопея только начиналась…
В один прекрасный день, когда я зашел в милицейскую канцелярию, меня поставили перед проблемой: запросом из Советского военкомата города Воронежа, о необходимости разыскать и этапировать к месту прохождения службы призывника Протасова Павла Викторовича. Так я стал объявленным в розыск уклонистом… Дяденька военный, в полном соответствии со сложившимися в народе представлениями об армейском бардаке, мою справку все-таки про потерял… Пришлось снова делать справку о работе и ксерить страницу приписного свидетельства с открепительным штампом. Ну ладно, после получения бумажек из Воронежа таки выслали мое дело. Решилась проблема…
Но и это еще не все. Статья 328 УК («Уклонение от прохождения военной или альтернативной гражданской службы») находится в подследственности прокуратуры. Так что я, кося от армии на законных основаниях, вынужден был бороться с теми, кто это делает незаконно. «Вынужден был» — потому что глаза б мои этих материалов не видели.
Обычно материал из военкомата представлял собой запрос военкома с просьбой привлечь к уголовной ответственности призывника имярек, с приложением какой-то личной карты оного гражданина. Из карты было ясно, что гражданин существует и находится неизвестно где. Всю остальную информацию приходилось вытаскивать из военкоматчиков клещами. Главным образом меня интересовали повестки, посланные клиенту. Обычно оказывалось, что таковых в личном деле не наблюдается. Как вариант — повестка с надписью корявым почерком мамы или соседки о том, что «он не проживает, а где он — не знаем». Ну, или, в качестве варианта — «уехал в Москву на заработки». Ну и чего мы на него дело будем заводить — его, может, там давно уже грохнули в Москве этой, и в асфальт закатали?
Отдельная тема — то, как в нашем военкомате обращаются с документами. Какие скоросшиватели? Их даже нитками не сшивают — просто склеивают, причем в произвольном порядке, в результате чего найти что-нибудь в этой стопке бумаг становится нетривиальным, даром что стопка толщиной в пятнадцать листов. В общем, неудивительно что в Воронеже мою справку потеряли: такой бардак, похоже, творится по всей России. Нет, я допускаю, что где-то кое-где у нас порой есть нормальные военкоматы, но в моем случае бардаку оказались подвержены два из двух встреченных, что составляет 100%.
Правда, среди таких вот скучных и невыразительных случаев попалась одна жемчужина — прецедент Борискина. Товарищ решил никуда не ехать, а добиться откоса правовыми методами. При вызове для дачи объяснений он заявил, что оформляет опекунство над недееспособной бабушкой. Оказалось, что опекунство давно уже оформлено, а он пытается его опротестовать. Естественно, никакого решения суда об отсрочке призыва для него не было. Прикол ситуации был в том, что при разговоре с представителем военкомата мне было сказано, что, вообще-то, этот Борискин им на фиг не нужен, и что, если верить медицинским документам, он и так негоден к строевой по зрению. Им надо было, чтобы он пришел, прошел медкомиссию и получил в зубы свою отсрочку.
Но он не шел. Разумеется, кроме «опекунства» применялся классический набор уклониста, в частности, неполучение повесток. Мать жгла:
— Ну, я шла мимо почтового ящика, смотрю — там бумажка какая-то торчит, ну, я решила, что это не мне, и вынимать не стала. Потом иду — гляжу: а там уже нет ничего. А сын с нами не живет, он по другому адресу живет, — кстати, военкоматчики здорово облажались, поскольку в карте призывника стоял актуальный адрес, а повестки они продолжали слать на старый, где жили его родители.
— А почему вы ее не вынули, ведь это же ваш почтовый ящик? И почему решили, что это не вам?
— Ну, знаете, мне такого обычно не приходит…
Кстати, Верховный суд, как мне помнится, принимал решение, в котором русским по белому писал, что, если адресат повестки не проживает фактически по месту регистрации, то при отправке ему повестки он считается извещенным, и никого не волнует, что повестку эту он не читал. Правда, речь там шла о повестке в суд, но, если дело дойдет до военкомата, то решение может быть таким же. Что, в общем-то, логично: регистрируясь, гражданин сообщает государству, где его найти. А если его там найти нельзя — кто ж ему виноват?
В конце концов товарища таки приперли к стенке (а эпопея с Борискиным продолжалась года три), и в личном деле появилась повестка, в которой рукой объекта было написано, что «подписывать он ее не будет, так как оформляет опекунство». Естественно, без росписи.
И совершенно зря. Потому что задачей военкомата является не получение росписи адресата на повестке, а извещение его о соответствующем мероприятии. Собственноручная надпись говорит о том, что объект повестку читал — опаньки… Надпись даже лучше, поскольку по ней лучше проводить почерковедческую экспертизу.
Но когда вопрос все-таки дошел до того, возбуждать или не возбуждать, то уперся в негодность Борискина по зрению. Типа: вдруг мы возбудим дело, а комиссия его признает негодным. Хотя, по-моему, состав преступления здесь все-таки был: под призывом в законодательствое понимаются все околопризывные мероприятия, в том числе и медкомиссия. И наличие состава не ставится в зависимость от того, годен ты или не годен. Но я настаивать не стал. Так я и не привлек ни одного из товарищей по несчастью.
А потом, когда надумал увольняться, до двадцатисемилетия осталось три месяца. Но сдать меня военкомату могла только служба занятости, если бы я в ней стал на учет. Чего я, разумеется, не сделал. Но, зная работу военкомата, не сомневался, что про меня никто и не вспомнит. Так оно, собственно, и получилось.
Итого: я — уклонист, по ошибке объявленный в розыск, и занимавшийся борьбой с уклонистами, косивший от армии как по законной отсрочке, так и без оной. Носитель уникального опыта, так сказать.
