«К нам в редакцию обратился человек, который несколько лет проработал следователем прокуратуры. Оттуда его уволили «за совершение проступка, порочащего честь прокурорского работника». Однако сам бывший следователь считает, что его уволили за сопротивление коррупции в органах прокуратуры и милиции за то, что он выступал против применения пыток и фальсификации доказательств в ходе различных следственных действий.»
В синем углу — зловещщщщщие Органы. В красном углу, соответственно, герой-одиночка с мотором. Одиночку уволили, но он, разумеется, считает, что его, молодое дарование, необоснованно зажимают и притесняют. Посмотрим, чем же его обидели.
«- Формальным поводом для моего увольнения послужил личный конфликт с одним из сослуживцев. Но я считаю, что начальство просто воспользовалось ситуацией, чтобы избавиться от меня. Причём сделало это грубо и поспешно. Меня даже не ознакомили с материалами служебного расследования, которые и послужили основой для увольнения.
Такие действия моих бывших начальников объясняются только одним. Существующая ныне правоохранительная система России боится честности, справедливости, правды. Поэтому она старается изжить из себя любого честного человека.»
Надо сказать, что выпускник юрфака с опытом работы что-то больше двух лет — не настолько опасная фигура, чтобы от него «избавляться». Таких обычно перевоспитывают, а увольняют только тогда, когда выяснится, что они совсем безнадежны. Причем работник может зайти достаточно далеко, но ему все равно будут предлагать «писать по собственному». Чтобы вылететь из прокуратуры с волчьим билетом, надо очень сильно постараться: мусор из избы там стараются не выносить.
Я не в курсе микроклимата в коллективе Нижегородской области, а в курсе обстановки только по Брянской, так что, если у кого есть данные по другим регионам — дополните чего-нибудь пожалуйста. Вообще, особенности работы, хотя и определяются приказами Генпрокурора, но в частностях зависят и от областного начальства. А микроклимат в конкретном районе — соответственно, от районного прокурора. Бывают островки здравого смысла среди окружающей клоаки, бывает, соответственно, наоборот. Поэтому не последнюю роль в нелегкой прокурорской службе играют и личные отношения: с вышестоящим начальством, местными милиционерами, администрацией, и т.п. Как оно все обстояло в случае с нашим юным дарованием, я не в курсе, так что возможны ошибки. Короче, здесь и далее следует «мое имхо», как в Фидо выражаются.
«ещё в университете я по собственному желанию некоторое время проработал общественным помощником у следователя ОВД областной прокуратуры. Однажды в доверительной беседе он сказал мне, что устроиться на полноценную работу в прокурорское ведомство очень непросто, и намекнул, что без крупной взятки — где-то в десять тысяч рублей — тут не обойтись. «Это на работу в городе. А если поехать в сельский район?» — спросил я. «Ну, в район ещё, может быть, и возьмут, — с улыбкой ответил он. — Куда-нибудь в Шахунью».
Он как в воду глядел. Когда я пошёл устраиваться на работу, то мне из всех почти имеющихся 80 вакансий предложили именно Шахунью, самый удалённый район области. При этом во внимание не было принято то обстоятельство, что я являюсь единственным сыном проживающей в Нижнем Новгороде престарелой матери, инвалида 1-й группы, которая нуждается в постоянном уходе. Но деваться мне было некуда, и я дал согласие.»
Неужели вы думаете, что в какой-то прокуратуре найдется 80 свободных следовательских вакансий? Нет, наш молодой специалист всерьез рассматривает в качестве потенциального рабочего места каждый из следовательских постов, независимо от того, свободен он, или нет. Похоже, у него завышенные требования к учреждению, куда он устроился работать. Но в том, что свободных мест нет, виноваты у него, разумеется, блатные. Хотя здравый смысл мне лично подсказывает в качестве выхода переезд матери по месту работы сына, со сдачей своей квартиры и съемом чужой: в областном центре она дороже стоит, чем в районном, так что можно еще и навариться, маме на лекарства, если уж она такая безнадежная. Но товарищ, судя по всему, хронически неспособен к принятию самостоятельных решений, чему подтверждением служит истерика, устроенная им при задержке с выдачей удостоверения. Мне вон вообще выдали чуть ли не через месяц после трудоустройства. Может быть, это и нарушение, но я на него как-то не обратил внимания. :) И кстати, следует помнить, что любые нормативные акты описывают истинное положение вещей лишь приблизительно. А немного снисходительности к людям, которые заведомо старше тебя, и с которыми тебе еще работать, еще никому не вредило.
Кстати, в городе работать сложнее, чем на селе. На селе — в основном бытовуха, а в городе случаются и заказные убийства, и сложные экономические дела, и прочее. Нет, конечно, на первых порах новичок может и на бытовухе посидеть, пока не научится. Но если уж местов нет — надо брать что дают. Вернее, отдаваться тому работодателю, который возьмет. У нас в разное время работало трое человек из Брянска, и не жужжали. Кто-то ездил электричкой, кто-то снимал квартиру. Заместительница прокурора и сейчас вон снимает.
Ну, а про блат в прокуратуре — отдельная тема. Достаточно взять ведомственные телефонные книги прокуратуры, суда и милиции, и пробежаться по фамилиям, особое внимание уделяя совпадениям между топовыми позициями и самым низом. Однофамильцев (пока не доказано обратное) там будет в количестве, противоречащем теории вероятности. Но во-первых, и среди «сынков» с «дочками», воспитанных в духе «династии» встречаются нормальные люди, а во-вторых, любой умный начальник понимает, что если он свое чадо засунет куда-нибудь к себе поближе, а оно окажется невменяемым и с растопыренными пальцами, то это оздоровлению обстановки в коллективе способствовать не будет. Ну, а если начальник — дурак, тады ой… Но дураков, слава богу, среди начальства сравнительно мало.
Поэтому в областную прокуратуру попадают, преимущественно за хорошие показатели в работе. А вот, например, родственники нашего облпрокурора и его зама в свое время работали в прокуратуре Брянского района. Кстати, очень удобно: живешь в городе, но объем работы — как в сельской местности. Про профессиональные качества их я правда не знаю: не сталкивался.
Кстати, вот еще на тему блата: поставить куда-нибудь на высокий пост своего человека, не смотря на его профессиональные качества — вернейший способ нажить на свою голову такую нетипичную болезнь как геморрой: отвечать за него придется его непосредственному начальству, которое ни в чем не виновато.
Объем же работ по каждому району зависит не только от численности населения, но и от таких вещей, как, например, наличие работающих предприятий: чем больше безработных, тем больше они бедокурят. Скажем, у нас при работающем градообразующем велозаводе народу есть чем заняться, а вот у соседей, где делать людям нечего, больше не только краж и грабежей, но и бытовых убийств. Еще у одних соседей, в Дятькове, там где хрустальный завод и куча лесопилок, свою лепту вносят разборки между местными и приезжими братками за влияние. А еще в одном районе по соседству следователю нефиг было делать до недавних пор, он сидел и плевал в потолок: убийств одно-два в год. Чтобы хоть какой-то «показатель» был, приходилось дела из милиции брать. Но зарплата у него такая же примерно, как и везде. (Вах, абидна, слющай). Теперь, правда, не так: с недавнего времени установлена норма: два законченных дела на человека в месяц. Случилось это после того, как Генпрокурор в одной из своих речей обмолвился, что именно столько он считает нормой. Никаким приказом это не устанавливалось, но народ подсуетился. В сочетании с принципом «динамики» получилась подстава: сделаешь чуть больше — а потом меньше в год закончить просто не дадут.
Это я так ненавязчиво подвожу разговор к «статистике», о которой речь идет и в разбираемом креативе. Поскольку оценивать работу исходя из количества дел на душу населения или еще как-то поизощреннее — затруднительно, за основу был принят тупой общий принцип «динамики»: если у тебя больше дел, чем в прошлом году, то это положительная динамика и хорошо. Если меньше — отрицательная и плохо. Это я про следствие, в некоторых других областях не так, например, в касопротестовании приговоров показатели в процентах, и идеал — 100%, то есть, отсутствие напрасно принесенных жалоб. Но я туда не лез особо, так что не в курсе подробностей.
Так что период сдачи статистического отчета — это время священнодействия. У нас, кстати, специалистом облпрокуратуры для этих целей была написана программа, которая этим занималась — вводила данные и распечатывала сам отчет. До сих пор помню, как год назад, второго января мне звонили по старой памяти, с просьбой помочь с оной программой. Она взглюкнула и похерила данные за год. Сдача отчета — третьего числа. А звонили мне что-то около полуночи. Блин, если бы я к тому моменту не уволился — сидеть бы мне с отчетом. Разумеется, на этом месте я бы с ума и сошел. Впрочем, у меня бы, скорее всего, ничего не заглючило.
Однако, и статистические показатели при принятии решения о наказании часто служат лишь ориентиром. Один из любимых анекдотов нашего дорогого шефа (районного прокурора, в смысле) — про дочь, которая спрашивает, как ей прибарахлиться в первую брачную ночь, и мать, которая отвечает, что, мол, доча, одевай что хочешь, а отсношают тебя все равно. Если, скажем, в районе мало определенных преступлений — значит, плохо их выявляют. Если много — значит, плохая работа по профилактике преступлений. И так далее. Так что найти, за что прокурору устроить эн-плюс-первую брачную ночь, можно с легкостью. И выбирать, что на нее надеть, прокурорский работник не может: форменное обмундирование, без вариантов.
Именно поэтому важную роль в работе играют еще и личные отношения с начальством. Иногда они помогают избежать «смерти через бубуки» (еще один любимый анекдот нашего дорогого шефа). Но в случае серьезных провинностей — помогут вряд ли. На моей памяти одного районного прокурора заставили писать «по собственному» за разбитую служебную «Ниву», хотя, казалось бы, какие проблемы — почини, да и забудем.
Но мы отвлеклись. Нашего подопечного начали угнетать по месту работы: даже квартиру не дали молодому специалисту:
«В Шахунье меня сразу же обязали ежедневно в письменном виде отчитываться о проделанной работе, однако ни единого недостатка в работе так и не обнаружили.
Но больше всего меня угнетала ситуация с отсутствием жилья. Где я только не жил?! В каких-то грязных общежитиях без света, тепла и воды, в съёмных комнатах с соседями. А большую часть пребывания в Шахунье я прожил в служебном кабинете, где стояла раскладушка. Это всё было вопреки положениям закона «О прокуратуре» и Трудового кодекса, согласно которым молодому специалисту должно было быть предоставлено более-менее нормальное жильё.»
Обязанность докладывать начальству о ходе работы почему-то воспринимается молодым дарованием как страшная дискриминация, да и вообще, во всем его рассказе явственно заметны признаки кверулянтского синдрома (склонности на все жаловаться, проще говоря). А что касается жилья — так если его физически нет, то не поможет никакой Трудовой кодекс. В местной администрации, кстати, до сих пор лежат заявления от двоих молодых специалистов, меня и зампрокурора нынешнего, о том, чтобы нас зачислили в ту очередь на квартиру, которая без очереди — ну и где те квартиры?! Зам себе купил уже, и долг выплачивает — а я, по сравнению с ним, между прочим, раздолбай и халявщик. Он и замом-то стал, начав работать на пятом курсе, и закончив юрфак на год позже меня — вот уж кому-кому, а ему б дали, прокурор бы посодействовал. Но нету.
А на раскладушке в кабинете жил один мой однокурсник, тоже следователь. Пока не нашел где комнату снять.
Ну а мне лично с работой повезло: как раз в нужный момент именно в наш район дали «единицу» помпрокурора. И ее, эту единицу, надо было срочно кем-то заполнить, а то б отдали еще кому-то. А я подвернулся весьма кстати, так что эти проблемы меня миновали.
Блатные нашлись и тут:
«Например, старший следователь прокуратуры, назовем его Афефьев, так же как и я, был направлен из Нижнего Новгорода. Но ему вскоре выделили двухкомнатную квартиру, автомашину «Соболь» с персональным водителем, кабинет с новейшим компьютером ноутбук, цифровой видеокамерой и всеми видами связи. И всё потому, что он был сыном начальника одного крупного ведомства, который участвовал в выпуске книжного сборника, посвящённого юбилею создания прокуратуры.»
Тут дарование сам себе противоречит: выше по тексту он утверждал, что «блатных» вполне могут оставлять в областном центре — а тут «сынка» почему-то сослали вместе с ним. И, вполне вероятно, путает причину со следствием: брать на теплое место сына «начальника крупного ведомства» («издательства», что ли?) только за участие в подготовке сборника — это ж никаких прокуратур не хватит. А вот попросить папу поучаствовать сын, конечно, может. И непонятно, почему все эти материальные ценности прошли мимо нашего дарования: кримтехника, в принципе, должна использоваться всеми следователями. Может, это специальная прокурорская дедовщина такая — молодому цацку не давать, не знаю. Хотя, судя по всему, Афефьев работает дольше, и кабинет с ноутбуком уже заслужил, а дарование — нет, тут уж трудно сказать.
И, кстати, в интервью он усиленно пытается создать впечатление, что его, бедного, сослали в медвежий угол. Однако, в прокуратуре там — два следователя, то есть, речь идет о более-менее крупном райцентре. У нас, на город с двадцатью тысячами населения, второго следователя дали только года два назад, примерно тогда же и компьютеры стали давать. И то — компьютеров на всех не хватает: у помощников один на троих, зам себе купила свой. Я тоже доработал на своем 286/256к/40мб до конца, и даже отказывался от нового: на моем-то все было настроено, а для пишущей машинки больше, в принципе, и не надо. (Впрочем, матобеспечение зависит от обстановки на местах, и может различаться в соседних областях). И с экспертизами там нормально: биологическую, на наличие следов крови, делают за два месяца, а у нас — минимум за четыре: эксперты перегружены. А вот автомашины «Соболь» у нас отродясь не было. Так что речь идет о достаточно крупной и благополучной конторе, судя по всему.
А в крупной конторе — и фронт работ широкий. Наш же подопечный знал о следовательской работе, подозреваю, исключительно по книгам и фильмам (несмотря на работу «помощником у следователя ОВД областной прокуратуры»: надеюсь, это бессмысленное словосочетание — на совести журналиста). Однако, следователь — это собачья работа. И львиную долю времени занимает не сложная психологическая борьба в преступником, а выезды на «насильственные» трупы, отказные материалы и прочий бутор. «Насильственные трупы» — это те, что погибли не своей смертью, самоубийцы, в основном. Первым моим выездом, кстати, было самоубийство двенадцатилетнего пацана. Из-за девочки, с которой познакомился в пионерлагере, и расстался по окончании смены. (Именно после такой вот работы у меня априори скептическое отношение к утверждениям, что «имярек не мог совершить самоубийство». Могут это сделать даже такие люди, о которых никто из окружающих никогда не думает. Из этой уверенности, кстати, следуют истерики родственников, которые уверены, что вот уж он-то — не мог, и его убили.) Ну, а бывают совершенно экзотические случаи. Так что «криминальные» трупы занимают сравнительно небольшое место в хит-параде.
При этом в силу вполне объяснимых причин львиная доля выездов приходится на нерабочее время. Приходит жена домой — а там муж повесился. Но приходит-то она после работы… Или праздники, когда народ, особенно в деревнях, наливается самогонкой по уши, а потом начинает друг друга мочить… Ну, и так далее. Выезды на происшествие в рабочее время на моей памяти редкость. Мне раз даже день рождения испортили убийством. (А где-то прокуратура ездит только на криминальных, как мне признавался один товарищ в эхо-конференции. Халявщики, блин…)
Зато у всех знакомых развивается склонность к черному юмору (при виде пьяного, лежащего во дворе моего дома: «О, это Паша на дом работу берет!» и подобное прочее). А у самого меня — так называемый «профессиональный цинизм». Хотя я бы это назвал «реализмом».
Свою лепту вносят менты, в первую очередь дежурная часть. По телефону, разумеется, не выяснишь, чего там с ним случилось — труп и труп. Но дежурный отвечает за состав следственно-оперативной группы, которая туда поедет. Если он не пошлет прокуратуру, когда надо — может влететь. А вот за посылку когда не надо — не будет ничего. Соответственно, выгоднее меня послать. В итоге — часть выездов на ненасильственные трупы: то кровь по приезду оказывается грязью, то страшные раны — последствиями крысиных зубов (интимная подробность: крысы и кошки начинают с шеи и лица, собаки — с рук). Апофеозом стал выезд, когда я часа два описывал весь дом, смахивавший на норкоманский притон, изъял кучу пользованных шприцев, смывов и соскобов, а потом выяснилось, что обьект помер от менингита. Но тут я уж сам попутал, а дежурный Рабинович по телефону сделать, разумеется, ничего не смог бы. У алкашей вообще в любой момент времени на теле и физиономии можно найти кучу синяков.
Еще из апофеозов — вызов одной пьяной тетечки, которая «своими глазами видела», как ее сожителя «убивают». Картина маслом: я, зам начальника РОВД, начальник розыска, человек пять ППСников бродят по деревне и ищут труп. Под крики заявительницы о том, что «может, они его в пруд бросили». Но потом нашли «трупа» этого в соседней деревне. Если б в горлышко пролез — утонул бы точно, а так нажрался только. Потом зам начальника хвалился своей прозорливостью: «Я сразу понял, что что-то тут не то: из таких домов трупы не выносят. Их перешагивают и идут пить дальше».
…Зато на криминальный труп послать меня, шофера и участкового — это запросто. А от ночных телефонных звонков я дергаюсь и до сих пор, особенно спросонья.
Ну, и криминальные выезды здоровья не прибавляют: понятые просятся домой, жулик — к адвокату, милицию надо организовать и направить на поиск и опрос свидетелей, не забыв при этом напомнить, чтобы нашли одежду и документы жулика (одежда изымается на предмет поиска крови, надо запасной комплект), и так далее.
В общем, это все — не то, о чем мечтают выпускники юрфака долгими зимними вечерами. А человеку с таким отношением к работе, как у юного дарования, она вообще не в кайф пойдет. Примерный срок «становления» специалиста, после которого становится ясно, выйдет из него толк, или нет — три года. Он не дотерпел.
«Однажды при расследовании одного уголовного дела я столкнулся с ситуацией, когда вина обвиняемого не получила своего подтверждения. Я доложил об этом прокурору и выразил намерение освободить обвиняемого из-под стражи. Я мотивировал это тем, что по делу собрано недостаточно доказательств и в суде обвиняемый мог быть оправдан. Проверка дела была поручена Афефьеву, который и вызвал меня на разговор «по душам».
Он стал мне объяснять, что в случае освобождения обвиняемого, причём не важно по каким обстоятельствам, не только мне, но и прокурору района, ранее ходатайствовавшему в суде о заключении обвиняемого под стражу, грозило дисциплинарное взыскание. «Никогда не подводи начальство. Подумай, из-за какого-то колхозника накажут прокурора района», — поучал он меня.»
Ну, лично мне мнение о виновности или невиновности такого специалиста, как наше дарование, компетентным не кажется.
А вообще, то, что подозреваемых и задержанных в милиции бьют — это секрет Полишинеля. Но во-первых, это не в интересах следователя — разваливать свое же собственное дело, и добиваться правды. Что есть, то есть. Во-вторых, и добиться правды затруднительно: заявления о «физическом и психическом давлении», благодаря которому жулик взял все на себя — это сейчас такая форма развлечения в тюрьмах, похоже. Они их друг у друга переписывают, если переписывают, а то и кто другой им пишет: смотришь на почерки в протоколах и в заявлении — а они разные… Ну и, действительно, бить и по-другому мучить в милиции умеют без синяков. Все происходит без свидетелей, так что как это доказывать — непонятно. Разве что на прослушку ставить кабинеты оперов. Плюс к этому — жулики милицию и прокуратуру воспринимают как врагов в одинаковой степени, и на контакт идут неохотно. Что со всем этим делать — я не знаю. Ну, как крайний случай — кстати пришлись бы здесь правозащитники с «общественным резонансом» наперевес, да вот не забредают они в провинцию. И въедливые адвокаты, типа покойной ныне Никишаевой здесь редкость: им с процессуальными противниками, может, еще детей крестить придется. (Совет: если хотите, чтобы адвокат вел себя как последняя сцука — нанимайте не местного).
Ну и требовать «физического воздействия» так, как описано в статье, прямым текстом — это перебор. Тут примерно как и со взяткой: только полный идиот предложит «взятку» открытым текстом. А вдруг у твоего визави диктофон в кармане? Так и здесь: предложить избить открытым текстом — это значит взять часть ответственности за это и на себя. Так что общаться в данной ситуации разумнее намеками.
Впрочем, в одном из наиболее феерических моих случаев обошлось вообще без рукоприкладства: двух подельников (которых я сам турма сажал за избиение ментов) просто позвали опера и сказали, что вот, мол «твой подельник на тебя все валит — давай и ты на него все вали». Ну, они и взяли на себя убийство. Что говорить, им опера надиктовали. Пикантность ситуации заключалась в том, что «убитый» на самом деле пал жертвой ДТП. Я эксперта допрашивал часа два, наверно, он мне подробно объяснял, почему такие травмы не могут быть результатом убийства, и имеет место именно дорожное. Ну, а от показаний своих один из «убивцев» сам отказался, как только приехал из колонии, а второй — отказался после беседы со мной. Но там невооруженным глазом было видно, что товарищи на себя клевещут. Вот так я и адвокатом поработал. :)
В другом феерическом случае один жулик брал на себя несколько раз один эпизод тяжких телесных, повлекших смерть. За сигареты и прочие мелкие ништяки, которыми его поощряли местные опера. И я раза три к нему мотался чтобы просто запротоколировать отказ от признания. Вот сам бы накостылял, честное слово. А настоящий убивец сидел в колонии за грабеж. Потом, наконец, сознался и дело таки ушло в суд.
Ну, а в отмороженность напарника нашего молодого дарования я поверю. Хотя, например, выбрасывать из дела экспертизы чревато: копии сохраняются у экспертов и их можно поднять, если что. Но в суде об этом вряд ли узнают. А тереть друг о друга одежду терпилы и подозреваемого — это вообще уже сверхнаглость. Ну, после «дела Лисиной» я уже не удивляюсь. Свою лепту вносит и помощница прокурора, которая сматывается по своим делам и нагло кидает старушку, которая приехала откуда-то из ебеней — это да, это возможно. Значит, у нас относительно благополучно. Как-то в разговоре, уже после того, как я уволился, заместительница прокурора отдельно отметила, что у моих преемников «люди ждут по полчаса» — это для нашей прокуратуры ненормально. И меня шеф гонял за то же самое: «чего у тебя люди ждут в коридоре?!» Ну так обычно бывает в маленьких городах, где все друг друга знают. А что было когда мы с напарником опрашивали тещу и тестя Устинова (да-да, именно из этих мест родом генпрокуророва жена) — так это вообще страшно себе представить.
И за прекращенные дела у нас не гоняли особо, как описано в интервью: если для полноценной проверки надо, то у начальства претензий, как правило, не было. Ну, а по поводу отпущенных из-под стражи: у нас за задержание, если потом человек отпущен, сильно не гоняли. За выпущенного арестованного гоняли, но в том случае, если доказать начальству, что ты не виноват — относились с пониманием. На моей памяти — один такой случай: там одна малолетка, потрахавшись со знакомым, обвинила его в изнасиловании. Товарища взяли под стражу, а потом, когда стало выясняться, что малолетка врет, отпустили. Оргвыводов не было, вроде бы, вообще (это не я вел дело, а зам прокурора).
Ну и еще чуть-чуть цитат:
«Знаете, у нас до сих пор действует правило, идущее ещё со сталинских времён, когда уголовное дело закрепляется не собранными реальными доказательствами, а признанием подозреваемого.»
Это имеется в виду так называемое расследование «от человека» — когда за основу принимают показания жулика, в которых он рассказывает, что и как делал, и куда улики выбрасывал. Увы, из-за плохого оснащения милиции и прокуратуры, недостатка экспертов и криминалистов, и неквалифицированных следователей только что после юрфака, на районном уровне работают обычно так. Ну, с материальным обеспечением в последнее время получше, а когда я только начинал — криминалисты экономили даже кадры фотопленки: вот на твой труп у него три кадра и показывай, что снимать. Ну сейчас хоть цифровые фотоаппараты есть с компьютерами.
«Здесь в ходу уголовные дела, возбуждённые якобы по факту оскорбления работников милиции. Механизм тут таков. Подвыпившего человека задерживают и доставляют в отделение милиции. И если человек начинает возмущаться, тут же составляется рапорт о том, что задержанный оскорблял милиционеров грубой нецензурной бранью (хотя в реальности все эти рапорта, как правило, лживые от начала и до конца). По рапортам возбуждается уголовное дело, а так как оскорблены работники милиции, то расследование законом отнесено к ведению прокуратуры.
Практически всегда «свидетелями» по этим «оскорблениям» выступают одни и те же подставные лица. Протоколы допроса таких «свидетелей» готовят на компьютере путём копирования одних и тех же текстов, меняя только фамилии обвиняемых. Даже фразы, которыми обвиняемые «оскорбляли» сотрудников милиции, остаются из дела в дело идентичными. А «свидетелями» зачастую выступают либо знакомые милиционеров, либо их родственники, либо стажёры Канавинского РУВД. Сами сотрудники милиции и прокуратуры за фабрикацию таких дел получают поощрения, эти дела приравниваются (?!) к раскрытию реальных краж, грабежей. Этими «оскорблениями» милиционеры иногда делятся друг с другом, когда, например, у кого-то не хватает показателей в отчётном месяце. Так, задержать человека могут одни «оскорблённые» сотрудники, а оформить в качестве потерпевших могут других.
В Канавинском районе ежемесячно возбуждается до двадцати таких дел…»
Неполиткорректно воскликну: «Абассаца!»
Во-первых, тут товарищ чего-то забрехался. Двадцать дел — это ближе к годовой норме на следователя, если помнить про «два дела в месяц». И до введения такой нормы было так же: у меня в год было от 16 до 20 дел.
Во-вторых, для поднятия «показателей» существует более простой способ: на беседу вызывается начальник следственного отделения, перед которым ставится задача найти какое-нибудь подходящее дело. В зависимости от наглости прокурора дело может быть и расследованным до конца, чтобы осталось только написать обвинительное. У меня в таких ситуациях возникало чувство, будто я занимаюсь каким-то страшным свинством, как оно, в сущности, и было. Но инициатива исходила не от меня, а от прокурора, так что рассуждать особо не приходилось. Есть еще сверхнаглый способ — найти какие-нибудь недостатки в деле, поступившем в прокуратуру на утверждение обвинительного заключения, и забрать его на расследование себе.
Ну, и в-третьих, фальсифицировать в ситуациях, подобных описанной, сильно ничего и не надо. Каждый день после, скажем, рейда команды по подбору пьяных и сдачи их в вытрезвитель можно возбуждать минимум одно дело по статье 319 УК («Оскорбление представителя власти»). Потому как любое публичное ругательство в адрес милиционера — это оно и есть: не думаю, что все клиенты вытрезвителя сплошь кротки, покорны и матом не ругаются. Это примерно как со взяткой: кто гаишнику стольник сувал в махнатую лапу? Поздравляю, вы преступник.
Но я такой фигней не занимался — отказывал в возбуждении. Во-первых, если такое расследовать, то на убийства и прочее времени уже не останется. Во-вторых, человеку, который сначала лишнего выпил, а потом — наговорил, я бы порекомендовал пойти проспаться. И не в камере. В-третьих, если матюками милиционера кроют без посторонних, то, по мнению суда, отсутствует признак «публичности» оскорбления, поскольку оно не доводится до сведения этих самых «посторонних» (в число которых сотрудники милиции не входят). То есть, состава 319 статьи здесь нет вообще. Но с оскорблениями обращались очень редко: милиция мою точку зрения, судя по всему, разделяла. Ну, а вот в описанном случае таким бутором прокуратура занималась, видимо, на безрыбье, в борьбе за «показатели».
А по поводу того, что протоколы копи-пейстом пишутся — так это обычная практика. Главное, чтобы в результате получился текст, соответствующий свидетельским показаниям, а требование протоколировать близко к тексту соблюдается очень редко. Так что совпадения в протокольных формулировках — вовсе не признак фальсификации. Хотя правоохранители очень часто забывают, например фамилию где-нибудь заменить: ну слабо люди в компьютерах разбираются.
Ну ладно, все. Расписался я чего-то.
В общем, диагноз товарищу можно примерный нарисовать: пришел в прокуратуру за ништяками и отсрочкой от армии, а когда увидел, что ништяков мало, а проблем много, сник и довел таки дело до волчего билета.
Теперь поливает кАкой бывшее начальство, причем делает это тупо и неизобретательно. КГ/АМ.
