Прекраснаэ

Отсюда:

«Одно из самых ценных для меня свойств врачебной профессии — это свобода от навязываемых обществом идеологических догм, противоречащих многовековому врачебному этическому кодексу. Тем не менее в тоталитарных государствах идеологическое давление прорывает иногда даже стойкую душевную защиту, вызывая мгновенный реактивный срыв в состояние, подобное раздвоению личности, и тогда на волю вырывается непрофессиональная личностная реакция…
В восьмидесятых годах я заведовал терапевтическим отделением большой московской больницы, и по утрам обычно осматривал поступивших в отделение за ночь больных. И вот однажды утром я вошел в пятиместную палату, куда ночью на восьмую кровать положили старушку с воспалением легких. «Здравствуйте, голубушка! На что жалуетесь?»-Старушка подняла голову с подушки и сказала:»Я -член партии с 1922 года и, мне кажется, имею право на лучшие условия, чем эти…». — И в этот момент я услышал, как кто-то изнутри меня ясным чужим неприятным голосом произнес: » Меня всегда учили, что у коммуниста есть только одно право- быть там, где труднее всего!» . Больная посмотрела на меня с ужасом, закрыла рот, и , безропотно пролечившись , выздоровела и ушла домой через две недели.
Больница наша располагалась поблизости от площади трех вокзалов и к нам привозили всех обнаруженных там заболевших бомжей и алкашей . Было это в последние, веселые годы правления великого писателя и полководца из политотдела 18 –й армии . В отделение доставили пьяного старика,подобранного в луже и подхватившего за ночь пневмонию, в мокрой и порванной одежде. Переодели,помыли, сгнившее тряпье пришлось выкинуть, две недели старика кормили и лечили. Когда подошло время выписки, ему подобрали приличный костюм и рубашку из большого фонда одежды, оставшейся после умерших в отделении безродных и беспаспортных ; Одежду и готовую выписку отнесли больному в палату. Вдруг открылась дверь ординаторской, вошел наш бодрый старик в синем чистом костюме и потребовал свои штаны. Все стали объяснять, что штаны его сгнили и расползлись, что новый костюм ему очень идет. Но он все требовал и требовал свои брюки, и кричал, что он этого безобразия так не оставит, что он воевал в 18 армии, и немедленно будет жаловаться товарищу Брежневу. Периодически удавалось его на несколько минут выпроводить из ординаторской, но он снова возвращался, и с каждым разом степень его близости к начальнику политотдела увеличивалась… На его четвертое появление в кабинете проснулся все тот же некто во мне и тем же неприятным голосом отчеканил :»Ваши штаны, товарищ, переданы в Музей боевой славы 18-й армии!». Немая сцена длилась несколько минут, а затем ветеран закрыл за собой дверь и ушел.»