Оригинал взят у
Дело «педофила» Макарова, конечно, в смысле экспертной дикости образцовое (кто ещё не в курсе, см.:
http://www.livejournal.ru/themes/id/36107
http://www.kp.ru/daily/25748/2735387/
http://www.newsru.com/russia/24oct2011/sokolova.html
и т.п.).
Там и идиотские интерпретации детских рисунков, и пресловутый полиграф, и эксперты со смачной репутацией, — все «традиционные ценности» намотались на этот процесс, как сопля на снеговика. Что, естественно, лишний раз заставляет /…/ ну, вы поняли.
Когда мы с коллегой под чаёк с пирогом читали очередную статью по делу Макарова, из школы прискакали моя дочь с подругой. Проглядев острым глазом иллюстративный материал, дети зашлись праведным гневом:
— Это же из мультика!
— Мы же точно так же в детстве рисовали!
— Гы-гы-гы, мама, ты у нас часом не педофил?!
— С вами, тунеядцами, скорее педофобом станешь!
Особенно сильно возмущалась, глядя на хвостатую кошку, подруга дочери, которая несколько лет ходила на кружок рисования:
— С ума сойти! Хвост им большой, видите ли! Это же закон перспективы! Хвост на картинке ближе, чем кошка, поэтому и больше! Нам это так и объясняли! Караул, мы все жертвы сексуального насилия!
Конечно, выводы исследования, над которыми ржут даже девятиклассники, — это всё-таки редкость. Пожалуй, в совокупности со склонностью детского психолога, выступающего в громком процессе по сексуальному скандалу, публично демонстрировать свои могучие телеса в стиле гомо-садо-мазо, это можно отнести к разряду реликтовой сверхтупости. В действительности же, как всегда, проблема глубже и гаже.
Изменчивая жизнь и бешеная прорва причудливых культурных феноменов способны вмиг списать в архив тонны методического обеспечения. В первую очередь это относится к тем видам исследования продукции человеческой деятельности, которые либо изначально нечётки, слабо диагностичны и базируются на множестве неочевидных допущений, либо сильно зависят от культурного и субкультурного контекста, в котором живёт подэкспертный.
Рисуночные тесты, несомненно, относятся сразу к обеим категориям, именно поэтому недоразумений с ними больше всего.
Разумеется, не стоит и упоминать, что как-то постепенно потерялась сама суть проективных методик: и то, что проективные тесты даются клиенту не просто так, а обязательно нуждаются в его подробных комментариях; и то, что это только вспомогательный инструмент; и то, что вообще все тесты применяются не от хорошей жизни, а от бедности, от невозможности нормального обследования клиента — если времени нет, если не идёт на контакт, — и уж точно не заменяют обследования. Всё затмила всесильная методичка. А в ней – минное поле!
Так, в руководстве к проективной методике «Несуществующее животное», которую, по моим наблюдениям, чаще всего подсовывают детям и подросткам, до сих пор значится такой пункт:
Думаю, проницательный читатель уже догадался, что методичка сочинялась задолго до выхода в прокат фильма «Терминатор» и оккупации детского телеэфира бесчисленными терабайтами мультиков про андроидов.
Ви таки думаите, што ета митадичка довно в конолизации? Таки ви наивное кисо!
Когда мне впервые подсунули этот же тест, я долго вырисовывала зловещее трёхголовое и восьмилапое чудище по имени Универсальный Утилизатор с распоротыми подушками, ножами и пилами в когтищах и тапком, костью и человеческой ногой в зубах. Тяжки были выводы психолога. Ещё б ему допереть, что это была проекция не моей личности, а моей собаки, которая жрала в три глотки, драла и пилила всё подряд!
А мой приятель нарисовал колобка вовсе не потому, что он скрытен и замкнут, а по куда более прозаичной причине: лысый ёжик был единственным животным, которое он умел рисовать.
Коллега же и вовсе накорябала бутылку с ручками и ножками, потому что в тот день очень хотела выпить.
Как вы считаете, многих ли психологов всерьёз заинтересует вопрос, кого и почему проецировал (или не проецировал совсем) автор рисунка?..
Однажды на занятии аспиранты сказали мне «Не ругаисесь, насяльника!», а я спросила: «Чего-чего?» Они удивились: «Вы что, не смотрели?» Я была в панике. Потому что незнание популярного мема для судебного эксперта-автороведа может означать профнепригодность.
И это не пустые слова, а профнепригодность в буквальном смысле, потому что отсутствие этих знаний приводит иногда к судебным ошибкам. Мне лично присылали экспертизу, в которой индивидуальными признаками авторского стиля назывались жы-шы через Ы и –ццо вместо –тся, -ться в глаголах (привет Семёну Моисеевичу Вулу, чья методичка 70-х годов, безусловно, на тот момент была прекрасна). Вот по таким «индивидуальным» признакам эксперт автора текста и определил.
Несколько лет назад вполне квалифицированная коллега отметила в спорном тексте редкие обороты, не свойственные современному русскому языку, что и отразила в исследовании. Каков же был конфуз, когда один из предполагаемых авторов этого текста во время допроса коллеги в суде рассмеялся и сообщил, что она исследовала не его авторский текст, а скрытые цитаты из Бакунина!
И таких случаев – тьма.
Психологам тут ещё труднее. У нас есть хотя бы чёткий и неизменный объект – текст. А у них и того нету. Мы пишем специальные программы, которые разбивают тексты на всевозможные фрагменты и шерстят их в сети, проверяют нестандартную сочетаемость и низкочастотные лексемы на принадлежность к малоизвестным жаргонам, лепят с текстов поисковые образы и ищут по ним на предмет субкультурной принадлежности и т.д. и т.п. Психологам же такие инструменты помочь почти не могут, им жизненно необходимо постоянно быть в курсе всех культурных и субкультурных тенденций у реальных и потенциальных подэкспертных, чтобы портрет детской куклы Барби не сделался вдруг в их предпенсионных глазах излишне сексуальным.
От бездны культурной информации, которую необходимо учесть, редкие добросовестные специалисты хватаются за головы, отказываются от исследований или пишут НПВ. А тем временем вся страна ничтоже сумняшеся фигачит по заскорузлой методичке. И девятиклассники ржут.
Профанация экспертных специальностей особенно гнусна в сочетании с пресловутой экспертократией. Эксперты же, которым (вопреки закону!) постоянно приходится фактически решать дело за судью, не несут за это никакой реальной ответственности: доказать, что заключение ложно заведомо, а не по дурости, почти невозможно.
Абсурдность обвинений по статьям, в которых само событие преступления можно установить только с помощью специальных знаний и никак иначе (т.е. только специалист может сказать, совершил ли подсудимый преступление или нет, а сам подсудимый на момент деяния этого определить не мог принципиально), обсуждается годами, а толку хрен. См. напр. практику по знаменитой 282-й, где по каждому делу десяток экспертиз, противоречащих друг другу.
При этом из юридического обихода напрочь исчезло понятие «общее знание», отражённое (тем не менее) во всех процессуальных кодексах. В итоге судья, ведущий дело об оскорблении (130-я, унижение чести и достоинства в неприличной форме), считает нормальным поставить к экспертизе вопрос:
«Является ли слово пизда неприличным?»
Нет, это не шутка, а реальное дело, в котором в качестве эксперта участвовал мой знакомый лингвист (в порядке издевательства он сослался в экспертизе на учебник русского как иностранного).
И незаметно выходит, что стороны процесса больше не владеют общей научной методологией и родным языком, не знают, что обычно рисуют дети, не смотрят кино, не читают книг и (что из перечисленного резонно вытекает) не обладают здравым смыслом, щедро заменяя его бесконечным доверием к эксперту.
Само собой, на запах утраченного здравого смысла тут же сползается вся нелепая косорылая фигня. Незаметно доказательством в суде с какого-то перепою оказывается результат полиграфной проверки (судья ж не специалист какой-нибудь, чтобы критически относиться к данным, не подтверждаемым научными методами). Внезапно придурочная интерпретация детских рисунков становится знаменем обвинения (ну кто такой судья, чтобы что-то понимать в детях, он и детей-то ни разу не видел, а если видел, то уж точно неправильно, он же не психолог). И как-то исподволь выходит, что оправдать-то и хотелось бы, а никак нельзя, потому что эксперты — сила, а судья — безмозглый хрен с горы, ибо Великим Тайным Знанием™ не обладает.
А девятиклассники ржут.
А король-то голый.
