Тут на прошлой неделе общественность обсуждала очередное определение Конституционного суда, которым провозглашено было, что привлечение к административной ответственности возможно за «символику» экстремистской организации, которая была размещена в интернете до признания ее «экстремистской».
Думаю, в результате этого широкого обсуждения любой российский судья наконец-то узнает, «как надо» и «узаконенная» практика наконец-то распространится повсеместно. И это очень плохо, потому что «так» — не надо.
…Полгода назад по случаю выхода постановления ВС о компьютерных преступлениях писал я длинную телегу с разбором всего того, что там наворотили. Было там и про «публичность».
Если кратко, то это понятие у нас всегда применялось для обозначения действий, совершенных в «реальном мире». Распространение информации через интернет, в печатном и прочем виде, «публичным» не называлось, в тех законах, в которых этот термин использовался в их изначальных редакциях (законы о массовых мероприятиях, гарантиях избирательных прав, ГК4Ч) эти вещи разделялись.
Но, как известно, для русского человека «закон» — это только и исключительно Уголовный кодекс. Для наиболее образованных слоев населения — дополнительно еще и КоАП. Поэтому, когда наши многомудрые депутаты набижали в целях чего-нибудь порегулировать, они наплодили в этих кодексах формулировок, в которых распространение информации в интернетах обзывалось «публичным». Так и живем.
Следствием такой подмены стало именно то, что окончательно прибило гвоздями позорькино ведомство — возможность считать распространение информации в интернете «длящимся» и привлекать за него «задним числом».
Кстати, вольные трактовки «публичности» возможны не только применительно к интернету. Они, при состоянии нашего «правосудия» будут плодиться и множиться, поскольку ответственность «за слова» у нас предусмотрена только тогда, когда они произносятся «публично».
Вот, например, процесс над врачом Надеждой Буяновой, которую обвиняют в «дискредитации по мотивам ненависти» (п. «д» ч. 2 ст. 207.3 УК). Иноагент «Медиазона» в репортаже с процесса упоминает много интересных деталей. Вот например:
«19 февраля был проведен следственный эксперимент в поликлинике. Следственная группа проверяла «возможность восприятия звука из коридора при закрытой двери».
В результате эксперимента сделан вывод, что разобрать сказанное в кабинете за закрытой дверью «не представляется возможным, только отдельные слова». При открытой двери голос слышен и различим.»
Здесь мы видим попытку притянуть «неограниченный круг лиц»: именно так понимается «публичность» обычно, как доступность материала этому самому кругу.
О том, закрыта или открыта была дверь, в репортаже не упоминается. Но, возможно, все-таки закрыта, и поэтому самое время перейти к новой, прогрессивной трактовке «публичности», которая распространяется в последнее время именно в сфере уголовного и административного судопроизводства. В соответствии с ней, «публичным распространением» материалов признается такое их распространение, при котором они становятся доступны «двум или более лицам». Напоминает систему счета у каких-нибудь примитивных народностей Полинезии: «один, два и много».
Продолжим читать репортаж о суде над Буяновой:
«Надежда Буянова начинает рассказывать пришедшим про свое дело. Она сразу же обращает внимание на то, что, несмотря на заявления больницы, ребенок, который был у нее на приеме, не присутствовал в кабинете при разговоре педиатра и вдовы российского военного, которая написала на Буянову заявление:
— Когда была очная ставка, и адвокат Оскар Эстемирович задал этой женщине вопрос: «Был ли ребенок с вами». И она сказала дословно: «Нет, ребенок вышел». Потом началось такое, я просто поражена, что так можно человека оговаривать. Потом оказалось, что ребенок был, что ему понадобилось обращаться к психологу. Если так и было — это из-за неспокойной, нервозной семейной обстановки.»
Тут, боюсь, не в «обстановке» дело. Слова, сказанные кому-то одному с глазу на глаз, даже наш советский суд не сможет назвать «публичными»: ну, все же какие-то приличия нужно соблюдать. Поэтому нужен еще хотя бы один человек…
«— Я не знала, говорить или нет, но теперь скажу, как оно было: ночью 3 числа закончилась очная ставка, и эта Акиньшина сказала: я могу быть свободна? Ей сказали да. Оскар Эстемирович тоже захотел уехать домой, немножко поспать. Я была уже арестована, ела рыбу.
Вдруг показывается Акиньшина и спокойно, вальяжно, как у себя дома, садится на место секретаря. А секретарь садится за стол следователя Бочарова и начинает что-то печатать. Я догадалась, что есть какой-то подвох. Бочаров вполголоса говорит, не стесняясь меня: «ее судьба уже решена».
В этот момент начинается гвалт в зале суда, и последние фразы Буяновой не слышно. Адвокат Черджиев, перекрикивая людей, поясняет, что Буянова описывала процесс переписывания протокола очной ставки, когда адвокат обвиняемой уже уехал.»
Что-то мне кажется, что в протоколе будет говориться о присутствии ребенка… Но вот незадача: есть еще видеозапись.
«…прокурор зачитывает материалы уголовного дела. Среди них он называет в том числе видеозапись из поликлиники, которая так и не было предоставлена больницей суду.
На видеозаписи якобы видно, что Акиньшина в 16:16 заходит в кабинет дежурного врача с ребенком, в 16:32 выходит ее сын, а в 16:34 между Акиньшиной и дежурным врачом Буяновой «происходит перепалка».»
А на этот раз мне что-то кажется, что запись уже давно удалена по истечении срока хранения. А к протоколу ее осмотра, зачитанному прокурором, суд ведь может отнестись критически. Как к попытке обвиняемой избежать уголовной ответственности…
Есть, кстати, еще одна ээээ… изысканная схема наказания за «публичные действия» — это когда некий враг народа высказывает что-то, противное основам российского мироустройства, в частной переписке. Респондент может эту переписку опубликовать, и тогда прилетит… думаете, тому, кто опубликовал? Нет, нашему врагу народа, который неприлично высказался. Пока за это заставляют извиняться на камеру, но кое-когда возбуждаются и административки, судя по отрывочным сведениям в прессе. И даже в уголовных делах такие ситуации фигурируют: например, в идущем прямо сейчас процессе Евгении Беркович и Светланы Петрийчук: их, среди прочего, обвиняют в публикации записи пьесы в инетрнете, которую сделал кто-то другой.
«А где состав?» — спросит неискушенный читатель. А с составом-то всякий сможет, вы попробуйте без. Вот, то-то же…
