…Особенно в отчете «Международной амнистии» по правам человека мне нравится, чем проиллюстрирован фрагмент про отечественную свободу печати: историей с отравленной Политковской. Ничего лучше не нашлось, что ли?
Одно из двух: либо товарищи из «МК» адаптировали текст протокола осмотра к своим нуждам, либо (если так и написано) писал его какой-то альтернативно одаренный товарищ. К каждому слову, выделенному жирным, можно придираться: «а кто сказал, что он террорист? «длина от головы до подошв», а не «высота»; что за «голова распухшая»? Как она может распухнуть, там же кость! кто определил, что отверстие входное, а не выходное? И возраст мальчика как на глаз определили?» И так далее.
Впрочем, даже в свидетельских показаниях такое сплошь и рядом: не «мы взяли», а «мы, предварительно договорившись с N., похитили». Особенно прикольно такое читать в допросе колхозников с тремя классами образования. Это стандартная болезнь: «чистка дела», чтобы судье легче было читать и чтобы «прошло в суде» оно без проблем и лишних вопросов.
«Запись прерывается, следующий кадр: в кабинет заходит директор школы, Лидия Целиева.
— Здравствуйте, с приездом вас, — обращается женщина к Аушеву.
— Спасибо.
— Мы вас так долго ждали, очень приятно, что вы раньше всех отозвались, боюсь плакать…
— Держитесь, держитесь… Вы же знаете — я могу только довести их требования, я эти требования доведу…
— Я вас очень прошу, у меня там больные взрослые… Я Лидия Александровна, заложница, директор этой школы. Что делать — бывает и такое… Я работаю в этой школе и закончила эту школу. Это моя любимая, родная… У меня просьба такая — ко всем вам: ребята, ради бога, ради Христа, ни одного ребенка моего, пожалуйста, не обидьте…»
А сейчас местная общественность Целиеву, насколько я помню, травит, обвиняя в сотрудничестве с террористами. Это одна из причин, по которой я считаю, что общественность к уголовным делам пускать нельзя на пушечный выстрел. Она, кстати, может в расследовании участвовать, например, в качестве понятых со свидетелями. Но почему-то не рвется. (Ловля понятых на осмотре — отдельная песня).
Но особенно мне вчера понравилось в одной статье на Hro.org: афтар, в обоснование того, что одного оппозиционного местной власти журналиста убили из-за его оппозиционности, ссылается на «общественное мнение жителей поселка». О так от.
«С количеством заложников, правда, не все гладко: названа цифра “354”, которая просто повергает в шок и родителей, и самих заложников, и даже боевиков. Хотя в штабе МВД уже есть данные местного отдела образования. … Откуда берутся “354” — отдельная тема. Оказывается, штабисты ждут, пока все, чьи родственники могли оказаться в числе заложников, напишут заявления.»
Стандартная ментовская болезнь: «пишите заявление». Пока нету заявления, никто жопу не поднимет.
Когда правоохранитель начинает говорить с «общественностью» на своем языке, то выходят приколы типа как с замгеном и красноярскими детьми где товарища, действительно, неправильно поняли (а потом я уже видел где-то в газете реплику о том, что «вот же ш Колесников напиздоболил про убийство, а через день выходит экспертиза, которая это не подтверждает», с соответствующими выводами). В случае с детьми, насколько я помню (не проверял и могу ошибиться) поиски начались дня через три после исчезновения: похоже на то, что и тут дежурная часть предлагали прийти писать заявление «через три дня», как обычно. Стандартная милицейская тактика, хотя она и разбиралась уже в одном из приказов Генпрокуратуры. В приказе говорилось, что никаких «трех дней», когда заявили, тогда и регистрировать. Но все продолжают делать по-своему.
За детей, кстати, уже летят головы. И в прокуратуру материалы передать обещают: а нету ли состава преступления? Строго говоря, если тела обгорели так, что даже трудно определить, сколько там людей всего, то я примерно представляю, как они должны были выглядеть. Определить, что там такое, посмотрев в коллектор с высоты трех метров — невозможно. Я обычно на пожары с трупами приезжал тогда, когда там все потушено, но пару раз застал процесс. Так вот, пожарные ищут трупы по запаху, поскольку определить среди углей, где что — на глаз нельзя. Это относится к частному сектору и к случаям, когда дом сгорел дотла, в квартирах все проще. Ходить по пепелищу опасно, поскольку есть шанс провалиться в погреб, так что, после того, как нашли, тело вытаскивается багром (эх, видел бы этот багор какой-нибудь либеральный мыслитель — в суд бы подал). Обычно представляет оно собой обугленный «самовар» с отгоревшими руками-ногами и, иногда, черепом. Это, кстати, еще и ответ на вопрос о том, почему тела не заметили во время первого осмотра коллектора: вполне могли пропустить, и никто их «потом не подбрасывал».
Вот поленилась милиция в коллектор слазить — теперь расплачивается.
